Беседа на этом и закончилась, купцы ушли.
После этого в кабинет допустили Лыкова. Совещание вел сам полицмейстер генерал-майор Каргер; присутствовали надворный советник Благово, пристав Львов, а также Здобнов и Лыков.
Здобнов доложил о ходе розысков, о встрече в лавке Большакова и о короткой беседе с Яковом Прохоровым на улице; высказал убеждение, что все трое купцов узнали убитого на фотографии. Благово и Львов сошлись во мнении, что тут явно какая-то купеческая, а может, и староверческая тайна, а значит, правды от купцов не добьешься и надо заходить с другого конца.
Благово умело вел беседу, направляя незаметно даже Каргера. Алексей видел, что он на голову выше всех в сыске, многоопытный Здобнов и тот слушал его с напряженным вниманием.
— Итак, господа, — говорил Благово, — что мы имеем? У нас есть некоторые факты, давайте построим логическую цепь. Убит неизвестный, в каблуке у которого господином Лыковым (благосклонный кивок в сторону Алексея) обнаружен первый лист старинной рукописи, предположительно связанной с Аввакумом.
Рукопись Аввакума привлекательна не только для староверов, она может быть предметом продажи, интересным любому богатому коллекционеру. Однако за такое до сих пор еще не убивали… Коллекционеры — люди хоть и чокнутые, но тихие, с бандитами не водятся. Поэтому я склоняюсь к староверам.
Дело в том, что купец, только что вышедший отсюда — Арсений Иванович Морозов — является тайным руководителем Рогожской общины. Человек он весьма влиятельный. По имеющимся у меня агентурным данным, все старообрядческие толки возбуждены появлением какой-то архиважной рукописи, предлагаемой к продаже. Деньги за нее просятся продавцом огромные, чуть ли не двести тысяч. Думаю, что с этой рукописью и связано наше убийство. Лист, найденный в каблуке убитого, скорее всего, своего рода торговый образец.
И, наконец, у нас два трупа с одинаковым ранением стилетом, что очень напоминает почерк Сашки Регента. Если в это дело ввязались Регент и его патрон Осип Лякин по кличке Ося Душегуб, значит, у нас серьезные проблемы.
— Что же нам делать? — спросил полицмейстер.
— Позвольте, — приподнялся Львов. — Предлагаю усилить режим на ярмарке и в городе, раздать всем городовым фотографические портреты Лякина и Регента, активизировать агентуру.
— Я переоденусь мазуриком и потолкаюсь в трактирах и на «мельницах», — предложил Здобнов.
— Только осторожнее, Иван Иваныч, — предупредил Каргер, — тебя там каждая собака знает. Без хорошего грима ни шагу.
— А я, ваше превосходительство, — осмелел Лыков, — обойду Пески с фотографией убитого неизвестного, опрошу прислугу в пельменных.
— Почему именно в пельменных?
— Вот, — Алексей вынул из кармана лист бумаги, — записка от полицейского врача Милотворжского по итогам вскрытия. Убитый ужинал в пельменной, а они у нас все на Песках.
— Разумно, — согласился Каргер. — Вы, господин Благово, назначаетесь ответственным за это дело. Я начинаю готовить отчет для графа Игнатьева, его сиятельство прибывает завтра. Держите меня в курсе дела. За работу!
Алексею повезло уже в третьем заведении — пельменной Тимофеева. Показав угрюмому хозяину бляху, он велел привести ему по очереди всех половых, которые работали днем 14 июля. Первый же малый, рыжий разбитной ярославец, опознал по карточке клиента.
— Знакомая нам личность, — уверенно сказал он. — Были у нас четырнадцатого, обедали с каким-то солидным господином. Господин этот не в первый раз на ярмарке, говорили, что он ювелир. По виду еврей, а по манерам — немец, аккуратный, чистенький. С ним еще огромный охранник был, сидел за другим столиком, но глаз с хозяина не спускал.
«Гаммель с Каланчой», — понял Лыков и чуть было не сорвался с места — бежать к ювелиру, но сдержался.
— О чем они говорили?
— Когда я подходил, они умолкали, и разговор у них был, по всему видать, секретный. Я лишь одно слово явственно услыхал.
— Какое слово?
— Странное слово… «Буффало».
— Буффало? Не ошибаешься?
— Святой крест! Буффало. Я еще спросил в тот же день у нашего постоянного клиента господина Щукина Петра Иваныча, он купец образованный, что сие слово означает, и он ответил, что это зверь такой в Америке, вроде буйвола или быка.
— Да, — задумчиво подтвердил Лыков, — буффало — это североамериканский бизон. Вот только откуда он на Нижегородской ярмарке?
И, заставив ярославца написать протокол опознания и отнести его в Макарьевскую часть, он быстрым шагом направился к Гаммелю.
Магазин ювелира находился в престижном месте, на Главном бульваре, в Серебряной линии. Подходя к нему, Алексей вдруг услышал сильные хлопки и звон разбитого стекла, и верхняя часть огромной зеркальной витрины с грохотом обрушилась на тротуар ему под ноги. Не мешкая, Алексей перемахнул через стекло, вбежал в магазин и увидел примечательную картину.
Каланча лежал в углу, одной рукой он почему-то закрывал лицо, а в другой у него был зажат «веблей», из которого он палил в потолок и в верх стеклянной витрины, крича при этом недуром:
— Полиция! Грабят!
Над ним и немного сбоку навис крепкий мужчина в чуйке и пытался ударом кистеня или выбить револьвер, или попасть Каланче по голове, однако тот махал стволом наугад перед собой, и бандит вынужден был тогда отскакивать назад.
Справа такой же здоровенный малый держал Гаммеля за горло, уткнув ему лезвие большого ножа в бок, и что-то угрожающе говорил, а ювелир ошарашенно хлопал глазами, не в силах ничего сделать.